ИЗ НЕЗДАННОГО
Я очень любил жить в дальних деревянных коттеджах Дома творчества писателей в Малеевке, особенно в самом удаленном от главного корпуса -- девятом. Сейчас они закрыты в связи с постройкой двух новых каменных корпусов, и это очень жалко. Писатели предпочитали (и предпочитают) селиться в главном корпусе, имеющим вид старинной барской усадьбы, хотя и построенном в пятидесятых годах нашего столетия -- обстоятельство, объясняющее происхождение термина "сталинский ампир". Основания для такого предпочтения -- главным образом, соображения престижного характера, хотя расчеты, связанные с коммунальными удобствами, также играют немалую роль. Это облегчает получение в литфонде путевок лицам, к изящной словесности прямого отношения не имеющим. Поэтому в деревянных коттеджах можно встретить прелюбопытнейших обитателей.
На этот раз, в самом конце зимы 1975 года, моим единственным соседом по девятому коттеджу был довольно известный науч-поп журналист Виктор Давыдович Пекелис. Третья комната этого трехкомнатного домика почему-то пустовала. Странный человек был этот Пекелис: практически все время, свободное от обедов, завтраков и ужинов, он стучал на машинке -- по-видимому, что-то кропал по части своего науч-попа. Ни разу он не выходил в чудесные здешние леса на лыжах, хотя был далеко не стар и вполне здоров. На мои недоуменные вопросы занудно отвечал в том смысле, что, мол, вам, ученым, хорошо, у вас зарплата идет, а каково-то мне и т.д. В конце концов -- это его дело, решил я. Пусть себе сидит в четырех прокуренных стенах.
А дни стояли на диво прекрасные. Я давно уже заметил, что под Москвой в конце февраля -- начале марта, как правило, стоит отменная погода. Утром -- мороз градусов этак под двадцать, а днем -- ослепительно яркое солнце на синем-синем небе, и притом, довольно тепло -- всего лишь минус три-пять. Как хороши в эти дни заповедные окрестные леса, и как скользят лыжи! Обычно я выходил на лыжах в лес часов в 11, а возвращался к обеду. Так было и в то солнечное утро. Я готовил в коридоре коттеджа свои лыжи, когда Пекелис приоткрыл дверь своей комнаты и вкрадчиво заметил: "Может быть, в виде исключения, вы отмените свою лыжную прогулку? Ко мне приедут не совсем обычные гости, я полагаю, что вам будет интересно с ними познакомиться". "Еще чего", -- подумал я и сухо сказал, что такая погода, какая будет сегодня, бывает далеко не всегда, мол, благодарю, но все же предпочитаю лыжи. Действительно, денек выдался на славу, я накатался всласть, и усталый, с мыслями о горячем борще, ожидающем меня в столовой, находящейся в главном корпусе, подъехал к дверям моего коттеджа. Когда я снимал лыжи, мое внимание привлекла необыкновенно шикарная машина явно заграничного происхождения, которая, нелепо уткнувшись в огромный сугроб, стояла рядом. "Гости Пекелиса!" -- подумал я и, отряхивая снег с ботинок, вошел в коридорчик. Из комнаты Пекелиса раздавался шум -- судя по всему, там было весело. Приоткрылась дверь, и раскрасневшийся Пекелис пригласил меня войти.
Когда я вошел в комнату моего соседа, я сразу же обратил внимание на стоявшего там крупного, холеного мужчину и хрупкую женщину -- по-видимому, его жену. Глядя на этого мужчину, который при мне еще не успел сказать ни слова, я впервые испытал ощущение, дотоле мне совершенно неведомое: запах денег, огромных денег. Этот запах чувствовался во всем -- в манере стоять, благосклонно молчать, в манере подавать руку. "Познакомьтесь!" -- смакуя ситуацию, сказал Пекелис. Незнакомец пожал протянутую мной руку и очень спокойно сказал: "Арман Хаммер".
Ничего не понимая, совершенно обалдевший, я назвал свою фамилию, в то время как Пекелис злорадно улыбался. Любопытно, у меня даже в мыслях не было, что меня разыгрывают -- настолько впечатляюща была внешность и манера держаться гостя. "А теперь выпьем!" -- предложил любезный хозяин, указывая на стоящую на столе уже уполовиненную бутылку "Мартеля". Я сразу же забыл о вожделенном борще -- слишком необычна была обстановка. За коньяком мистический туман, которым был окутан гость Пекелиса, быстро рассеялся, и я узнал историю настолько поразительную, что любые фантастические гипотезы рядом с ней показались бы просто убожеством. Я уже давно усвоил, что правда, как правило, неизмеримо богаче, чем любые домыслы. А в нашей стране человеческие судьбы подчас складываются так, что никакие честертоны и кристи даже вообразить такое не смогли бы.
Говорил преимущественно Пекелис, а его гость, спокойно улыбаясь, изредка его корректировал. Короче говоря, история была такая.
Как хорошо известно, в 1921 г. молодые американцы братья Хаммеры -- Арман (старший) и Леон (младший) впервые приехали в голодную, разоренную гражданской войной Советскую Россию. Молодые люди были уже наследственными миллионерами: их папаша, родом из Одессы, прожил весьма бурную жизнь, многократно обогащаясь и разоряясь. Сейчас уже мало кто знает, а кто знает -- предпочитает помалкивать, что отец братьев Хаммер был одним из основателей американской компартии. Именно это последнее обстоятельство, по-видимому, и открыло дорогу старшему из братьев напрямик к Ленину. Получив "добро" от вождя русской революции, Арман Хаммер развил бурную филантропически-коммерческую деятельность -- не забудем, что начинался НЭП. По линии филантропической эта деятельность сводилась к помощи голодающим продовольствием и медикаментами, по линии коммерческой -- к организации концессий. Вскоре школьники моего поколения стали писать хаммеровскими карандашами, а Маяковский сочинил доходчивую рекламу: "Перья, карандаши фирмы Хаммер хороши!" Ничего не скажешь -- для своего времени они действительно были хороши, это я помню. Кроме филантропической и коммерческой, у Армана Хаммера был еще один вид деятельности, вернее сказать, выражаясь современным языком, хобби: он собирал произведения искусства и антиквариат. Можно только представить, какие грандиозные комбинации проделывал тогда Арман Хаммер в умирающей от голода стране, если у него были неограниченные запасы добротного американского продовольствия и медикаментов. Страна кишела антикварными вещами и драгоценностями, оставшимися на руках у "недорезанных буржуев" и аристократов. Буквально за бесценок через дешевых агентов можно было организовать какой-нибудь редкостный сервиз севрского фарфора или бесценные иконы "древлего письма". И Хаммер не терялся!
Надо сказать, что всеми разнообразными делами фирмы заправлял старший из братьев, в то время как младший, Леон, был его тенью и доверенным лицом. Довольно скоро, поставив означенные выше дела на правильные рельсы, Арман уехал из нашей страны обратно в Америку и окунулся там в большой бизнес, в котором преуспел, в то время как Леон остался в Москве, управляя обширным хозяйством, в том числе и антикварно-художественной деятельностью фирмы. Время от времени в Москву наведывался Арман, направляя деятельность братца. Был разгар НЭПа, Москва была пестрой и шумной. И вполне естественно, что молодой Леон Хаммер влюбился в некую актрису. Через некоторое время они сочетались законнейшим советским браком в соответствующем районном ЗАГСе. А спустя положенное время у молодой четы родился сынок, которого папа назвал в честь горячо любимого процветающего старшего брата Арманом. Это, конечно, явилось вопиющим нарушением еврейской традиции, согласно которой называть новорожденного можно именем только покойных родственников. Но что такое "традиция" для этих американских евреев!
Таким образом, где-то около 1925 года в Москве увидел свет Арман Хаммер-младший. Довольно скоро актриса разочаровалась в своем богатом супруге супер-нэпмане. Не исключено, конечно, что она внимательно изучала соответствующий основополагающий труд Ленина, который недвусмысленно подчеркивал, что НЭП -- явление временное. Впрочем, скорее всего, здесь было причиной традиционное легкомыслие служительниц Мельпомены. Так или иначе, она развелась с убитым горем Леоном, захватила сынишку и сошлась с каким-то режиссером -- дело, конечно, обычное. А еще через год, уже на пороге пятилеток, пророческие слова Ленина стали реализовываться, и притом в быстром темпе. НЭП приказал долго жить, и фирма Хаммер была ликвидирована. Карандашная фабрика Хаммера была переименована в "Сакко и Ванцетти", причем качество карандашей заметно ухудшилось. Аналогичная судьба постигла и другие предприятия фирмы. Впрочем, Хаммер получил вполне достаточную компенсацию и, что особенно важно, разрешение без таможенного досмотра вывезти несколько эшелонов русского антиквариата и художественных ценностей. Впоследствии эти сокровища легли в основу знаменитой коллекции Хаммера.
Что же касается судьбы актрисы, то она могла бы сложиться трагически. В незабвенном 1937 году шансы на выживание у нее были невелики. Криминал был налицо: связь (половая) с акулой мирового капитала. Но, Бог миловал, и ее, кажется, даже не репрессировали. У меня нет сведений о детстве и юности Армана Хаммера-младшего, хотя имеются все основания полагать, что жизнь его в этот период была несладкой.
Так или иначе, он окончил Московский полиграфический институт и начал свою трудовую деятельность как младший редактор. Сколь-нибудь значительной карьеры, однако, ему сделать не удалось, и к моменту моей встречи с ним он занимал практически ту же самую должность.
Но где-то около 1970 года в судьбе Хаммера-младшего произошел крутой поворот. Стало известно, что: а) оба старых брата Хаммера в полном здравии и процветают у себя в Америке, б) Леон Хаммер, обжегшись на актрисе, больше никогда и ни на ком не женился, в) сам Арман Хаммер-старший не имеет прямых наследников.
При такой ситуации скромный московский редактор совершенно неожиданно для себя оказался вполне серьезным претендентом на трехмиллиардное ($3109) наследство знаменитого президента не менее знаменитой компании "Оксидентал Петролеум". Жизнь Армана Хаммера-младшего радикально изменилась. Сразу же были установлены родственные контакты с отцом и дядей. Как по щучьему велению начались заграничные поездки -- сперва к американским кровным родственникам, а потом и просто так, для развлечения. Появились роскошные машины, к которым, как оказалось, младший редактор питает неодолимую страсть.Вот и здесь, в Малеевке, около нашего девятого коттеджа притулилась к сугробу шведская "Вольво" ручной сборки. "Уже третью машину ломает!" -- сокрушенно сказала его хрупкая жена. А через неделю чета Хаммеров отправляется в кругосветное путешествие -- не то второе, не то третье за минувшую пару лет. "Знали бы Вы, с каким скрипом мой редакционный начальник предоставил мне в этот раз двухмесячный отпуск без сохранения содержания!" -- без тени юмора сокрушенно сказал мне виртуальный наследник миллиардного состояния.
А ехать ему, конечно, совершенно необходимо. Во-первых, Софья Власьевна или, сокращенно, Софа (так некоторые мои знакомые называют советскую власть) должна ублажать старика-миллиардера, который как раз в это время приступал к строительству огромного современного порта на Черном море. А во-вторых, и это, пожалуй, главное, -- если его не выпускать, то после, как можно полагать, скорой кончины престарелого миллиардера на наследство накинется свора разного рода претендентов, и найдутся там адвокаты, которые как дважды два четыре, докажут, что Арман Хаммер-младший недееспособен и поэтому не может быть претендентом на наследство. На всякий случай заметим, что у четы московских Хаммеров двое детей, которых они в свои зарубежные вояжи почему-то не берут... Должен сказать, что я не имею представления, на какую долю гигантского наследства может претендовать гость Пекелиса -- может быть, на все, может быть, на часть. Но даже малая часть трехмиллиардного состояния должна составлять огромную сумму.
И вот я пью коньяк с человеком необыкновенной судьбы. Лет за семь до этого я общался с зауряд-миллионером. Это было в Шарлоттсвиле, штат Вирджиния. Во время прогулки по этому симпатичному городку сопровождавший меня вице-директор Национальной радиоастрономической обсерватории Билл Ховард окликнул своего знакомого, изучавшего в витрине какого-то магазина рыболовные крючки. "Познакомьтесь, -- сказал Билл, -- это мой приятель, он миллионер". "Ну, уж, -- ответствовал незнакомец, довольно бедно одетый, во всяком случае, по сравнению со щеголеватым Биллом, -- я всего-то стою пару миллионов". "Значит, Вы минимиллионер", -- заметил я, вызвав веселый смех Билла и его приятеля. Этот эпизод я вспомнил, глядя в ничем не замутненные глаза Армана Хаммера-младшего. "О, нет, -- подумал я, -- все-таки есть разница между миллионом и миллиардом". И мне, как астроному, чувствующему порядок величины разного рода явлений, это было очень даже понятно.
А за столом шел такой милый, вполне семейный разговор. О том, например, как пару месяцев тому назад в Москву по делам прилетели старые братья Хаммеры. В Шереметьево их встречали, среди кучи официальных лиц, их московские родственники. Все-таки одиноким старикам приятно очутиться в далекой Москве в семейном кругу. Сколько же у них было всякого рода чемоданов? По меньшей мере -- две дюжины! Портье "Метрополя" пришлось изрядно потрудиться, чтобы перетащить их от лифта в отведенные высоким гостям апартаменты. "Слушай, у тебя есть эта советская мелочь? -- спросил с явным одесским акцентом старый миллиардер своего племянника. -- Ах, я забыл, что у тебя никогда ничего нет! Но у тебя-то найдется?" Жена Армана-младшего стала лихорадочно рыться в своей дамской сумочке. Старик нетерпеливо вынул оттуда три бумажных рубля, один из которых, довольно рваный, протянул портье. Тот, не двигаясь, обалдело на него уставился. "Что, мало?" -- миллиардер сунул портье еще одну рублевую бумажку, повернул его на сто восемьдесят градусов и легонько толкнул в спину. Всю эту сцену, перебивая друг друга и хохоча, рассказывали мне супруги Хаммер и Пекелис, почему-то оказавшийся в этот момент на месте действия, т.е. в "Метрополе".
Когда портье ушел, старый Хаммер попросил племянника открыть особенно громоздкий чемодан. Там лежали одни только белые гвоздики, показавшиеся старику несколько помятыми. "Черт знает что, -- проворчал он, -- стоит только немножко не присмотреть -- и на тебе! Слушай, Арман, а где это у вас тут в этой Москве можно купить белые гвоздики? Ах, ты не знаешь, вечно ты ничего не знаешь! А я вот знаю -- их можно купить в лавочке на Новодевичьем кладбище!" И действительно -- через пару часов гвоздики были куплены там!
Вечерами старый миллиардер отдыхал в домашней обстановке в маленькой квартире своего племянника. Он отводил душу, напевая старческим фальцетом под гитару некогда популярные в нэповской Москве песенки. Особенно он любит петь знаменитый шлягер тех далеких лет "Ужасно шумно в доме Шнеерсона..." Старый Леон с нежностью смотрит на внучек. Всем очень хорошо...
Я слушал эти идиллические рассказы, и голову мою сверлила неожиданная мысль. А что, если рассказать племяннику своего дяди мой прожект торговли байкальской водой? В то время я бредил этой идеей, реализация которой, по моему глубокому убеждению, спасет Байкал от прогрессирующего загрязнения. Я тщетно пытался заинтересовать этим проектом наши авторитетные инстанции, дошел до Келдыша, которому написал хорошо мотивированную памятную записку. Все было тщетно. А что, если Хаммер заинтересуется этой идеей? Это наверняка изменило бы отношение властей к моему проекту -- такова уж природа отечественного начальства во все периоды российской истории. Нет, я ничего не сказал. Возможно, меня остановило присутствие Пекелиса, который был мне не совсем ясен...
Простившись с виртуальным миллиардером и его милой женой, я поспешил отведать малеевского борща. Неудобно сознаться, но я с любопытством ожидаю кончины президента знаменитой компании "Оксидентал Петролеум". Неужели ничего не перепадет моему новому знакомому?